В такси мы сомневались, стоит ли ехать на эту точку. Времени на рисование оставалось всё меньше — до полной темноты оставались считанные часы. Но решение всё-таки было принято. Подъезжая, мы увидели огромный ржавый скелет здания, брошенного догнивать. Когда-то это был стеклянный спортивный клуб. После пожара все стёкла вылетели и осыпались на землю, оставив лишь обугленный остов. Мы залезли через дыру в заборе. Первые этажи напоминали тёмные туннели, ведущие к пустым бассейнам. Испарина покрывала стены и окна, а яркие рисунки на стенах казались влажными, словно дышали вместе с этим местом. Мы переходили из помещения в помещение в полумраке, осторожно распределяя вес, чтобы не провалиться. Поднявшись выше по пожарной лестнице, мы оказались на крыше. Здесь открылась вся красота ржавых, обугленных сводов каркаса. Ветер гулял между каждым ребром конструкции, и мы шли вместе с ним. Огромные трубы торчали из пустоты, словно пробитые кости этого места. Возле шахты лифта я нарисовала святых. В этом пейзаже они выглядели как последние свидетели случившегося или как проявившиеся образы чего-то древнего и вечного. Золотые нимбы и суровые лица не оставляли ощущения шутки — всё вокруг звучало серьёзно и печально. В здании было несколько бассейнов — как внутри, так и снаружи. Сейчас в них стояла грязная ледяная вода, смешанная с обломками крыши. Вдоль бассейна виднелись сгоревшие сауны, полностью почерневшие от огня. Яша написал: «Прости нас, грешных». Потому что у русского человека всегда был страх перед огнём. В деревнях считалось, что пожар посылается Богом за грехи. Мы уходили, когда темнота начала опускаться на здание, поглощая всё вокруг и проглатывая эти косточки торчащего остова без остатка. А на утро оно снова выплюнет их наружу — обнажённое, мёртвое и молчаливое.