Наш Институт — один из 16 институтов во всем мире, 4-й по величине и самый героический по работе — строился нами, Хольгером Маркин-Диком и Дарией Маркин. Все началось с того, что в 2013 году Клаудио Наранхо (известный чилийский психиатр и психотерапевт, ученик Фрица Перлза и сооснователь гештальт-терапии, близкий друг и соратник Боба Хоффмана) поехал в Россию. Он и Боб всю жизнь мечтали привезти их работу в русскоговорящее пространство. Клаудио — свою работу в программе САТ, Боб — Процесс Хоффмана. Я сопровождала Клаудио во время поездки и мы ехали из точки А в точку Б в Питере на такси и он попросил остановиться у какого-то рукава Невы, смотрел вдаль задумчиво и сказал: „мы с Бобом всегда хотели приехать в Россию. Я успел, а Боб — нет“. Боб Хоффман умер в 1997 году. Я слушала его и подумала: ну погоди. Я вернулась тогда в Германию и рассказала все Хольгеру. Хольгер на тот момент уже больше 20 лет работал в Процессе в Германии и Англии, это было делом его жизни. И мы сказали: а давай мы попробуем, ведь Боб всегда говорил, что Процесс нужен России. И мы попробовали. В этом году Процессу в России исполняется 10 лет, Хольгер не дожил до юбилея ровно месяц. 23 сентября в 5:43 дома, у меня на руках, он умер, очень тихо, будто его свет вырвался из его отяжеленной раком и кровью груди и улетел обратно, домой. Я писала и сопровождала все последние месяцы на инстаграмме, я не очень хорошо веду все свои социальные сети, этот канал, будто это служит мне больше связью с людьми, чем классической рекламе и продажам. Я не думаю, что это изменится, я пишу редко, но искренно. Теперь в квартире тишина. Очень много цветов с того дня, кода я устроила день открытых дверей, чтобы близкие, друзья, выпускники могли бы проститься с его телом, пока он был еще совсем рядом с ним. Потом час за часом он все меньше был в теле, а все больше где-то вокруг, и в сердце. Хольгер был очень человеком. Обычным человеком со своими потребностями и чувствами, стыдом и виной, со своими страхами и мечтами, умениями и неумением. Но он был и очень глубоким и необычным человеком, и все, кто соприкасались с ним лично, помнят его молчаливый хитро-любящий взгляд, он умел задавать вопросы так, чтобы человек сам находил свои ответы. Он научил меня в работе всему, что я умею, не говоря о всяком моем образовании и прочих моих навыках, моем собственном пути. И теперь его нет. Дело же его есть. Дело, которому он служил, которое он не определял как „его“ дело, поскольку его Эго — и это отличало его от столь многих гуру — не было центральным. Он был скромен и естественен, его Эго не играло роли. Процесс был и остается Процессом, а мы — только его сопровождающие люди. Сейчас очень тихо в квартире. И мне физически не хватает моего мужа. Его нет нигде и он во всем. И, конечно, Процесс будет продолжаться, следующие Процессы будут проходить, мы будем расти и расширяться, чтобы все больше и больше людей смогли пройти через этот путь и стать ближе к себе самим, обрести больше мира в своих сердцах. Я очень очень медленно поднимаю глаза после недели непреходящей боли, чтобы посмотреть дальше. Сегодня солнце, будто весна, его тело сегодня было сожжено и 18 октября, в день моего дня рождения, будет захоронено в „лесу мира“, как это здесь называется, где можно выбрать дерево, под которым будет покоиться его прах. Он не хотел кладбища, он не хотел поклонения. Процесс будет продолжаться, я буду писать дальше. Вероятно, я еще какое-то время буду писать окрашено этой моей очень личной глубокой утратой. Но жизнь течет. Очень ценная, если жить ее из своего внутреннего света, а не загнанно и незамечаемо. Насыщение жизни — это наши решения, действия или бездействия, фокус и посылы. Что я думаю, то я излучаю. Что я излучаю — то и возвращается ко мне извне. И любовь — сильнее всего.