– Не ссы, Наташа! Хэрэ ужаститься! – подбадривали снизу вежливые дочины отпрыски. К тому моменту все три уровня обезьянней веревочной радости были освоены нашим дикошарым семейством: нижний зеленый Федькой, средний синий Левкой, верхний красный их дядюшкой Данилом. Дочь туда-сюда просвистела на тарзанке над речкой, и дуэт внизу превратился в разноголосое трио. Из бездны несло дымом и паленым мясом – грешники провожали лето. Бесстрастная амазонка-инструктор, стоя на краю дощатого эшафота, ласково шептала: «Ну встаньте на чурочку…» Честно говоря, пенек был невысок и ассоциаций с табуретом, который вот-вот выбьют из-под ног, не вызывал, но подняться на него было все-таки страшно. Карабины один за другим лязгнули зубами по тросу, ремни страховки дернулись вверх и врезались в мою тушку, как бечевка в колбасу. Я неуверенно загарцевала на цыпочках и обреченно ступила на пенек. – Столкните ее, – проорала из преисподней добрая дочь. Я вцепилась мокрыми руками в веревки и подогнула коленки. Ролик с веселым троллейбусным визгом покатил меня над пустотой, а я неожиданно для себя открыла глаза, широко раскинула руки и захохотала. Под ногами игрушечно-нестрашная речка, позади – беснующаяся родня, впереди, на берегу – рыжее нечто. Ощущение полетной легкости оказалось вдруг хорошо знакомым, а в голове всплыло: «Во-о-от как оно – на метле!» С гуттаперчевым чмоком моя заджинсованная попа затормозила о рыжее, оказавшееся вполне комфортным матом. Еще одна амазонка в шлеме, полет обратно – низенько, как стриж перед дождем, короткий адреналиновый отходняк и осторожная мысль-лазутчик: «Ну что, теперь на параплан?!»