⚓⛵⚓ ... На ноябрь 1861 года (и, вероятно, с тех пор ничего не изменилось) русский пост в гавани Владивосток состоял из девяти деревянных и одного глинобитного домов, в которых проживали два офицера и семьдесят нижних чинов. Жизнь этих несчастных людей была печальна, и я не мог не сожалеть об этом, как, впрочем, и не восхищаться тем, с какой безропотной стойкостью они переносят своё изгнание.
Как только «Сент-Луис» бросил якорь и на воду была спущена шлюпка, мы покинули пароход, а едва ступили на берег, как увидели, что из весьма добротного строения вышел молодой человек* в форме военно-морского офицера и стал приближаться к нам быстрым шагом. В его обращении сквозила учтивость, но она была и чопорной, и угодливой одновременно, что свойственно некоторым сословиям русского общества. Он пригласил нас посетить его жилище, которое представляло собой крытый соломой дом с прочными глинобитными стенами: матрос отворил дверь, отдал нам честь и провёл в гостиную. Это была низкая беленная известью комната с огромной печью; окна закрыты, а все щели и пазы заклеены широкими полосками бумаги; дверь обшита толстым шнуром — должны стоять уж очень крепкие морозы, чтобы можно было почувствовать холод в столь плотно закупоренном помещении.
Внутри, разливаясь густой жарой, царила тяжёлая удушливая атмосфера, которая неминуемо приводит к праздности. Обстановка не отличалась изысканностью: примерно посередине комнаты стоял покрытый старым ковром круглый стол; на столе — стаканы и чашки, сигары и папиросы, открытая книга и несколько газет; позади стола располагался местами протёртый диван; в другом углу помещения находился квадратный столик для письма, а под ним — наподобие ковра — лежала великолепная медвежья шкура, на которую ещё не ступала нога человека; на стене над письменным столом висела книжная полка с трактатами по навигации и метеорологии, а также несколькими французскими романами. Возле окна стоял ещё один стол, явно сработанный руками какого-то матроса, и на этом грубом предмете мебели, как и на подоконнике, в полном беспорядке были разбросаны форменные головные уборы, кисет табака, коробки из-под сигар и несколько разрозненных томов Пушкина, Гоголя, Лермонтова и Крылова.
Вдоль стен, чередуясь с фотографическими портретами родителей и друзей хозяина дома, висели скверные репродукции с изображением царя и членов императорской семьи. Один конец комнаты украшал целый оружейный арсенал: он состоял из хорошей винтовки, револьвера, двух офицерских сабель, пары пистолетов, пары шпор, хлыста, фуражки и подзорной трубы, а довершали это собрание совершенно обычные барометр (справа) и термометр (слева).
Молодой человек оказался радушным хозяином: он угостил нас сигарами и папиросами, приказал подать вина, ликёру и чай и, прежде чем сам уселся на самый неказистый стул в комнате, заботливо разместил нас на диване и большом удобном кресле, которое также было частью обстановки. Вскоре в помещение вошёл ещё один молодой человек** — офицер небольшого местного гарнизона. Он исполнял обязанности начальника над постом Владивосток и был единственным в этой глуши сослуживцем нашего хозяина. Возраст начальника не превышал тридцати лет от роду. Его живое, умное лицо было подёрнуто пеленой скуки от проживания в замкнутом мирке. Однако он не высказал ни единой жалобы по поводу своей печальной участи.
Внимательно выслушав наши новости, он рассыпался в благодарности за пачку подаренных ему английских и французских газет: в течение четырёх месяцев они не получали никаких известий из внешнего мира, более того, последние новости, о которых они были осведомлены, датировались почти годовой давностью. Мои спутники изъявили желание отправиться на охоту, и он вызвался их сопроводить. Я же остался наедине с его заместителем…
* Молодой человек — Константин Михайлович Станюкович (1843–1903).
** Начальник — лейтенант Евгений Степанович Бурачёк (1836–1911), с июня 1861 года по май 1863 года начальник над постом Владивосток, в дальнейшем контр-адмирал (1888).
@ochkuryvl