Контраст с холодной кожей Николая придавал особый символизм этому моменту, заставляя все ближе прижиматься к широкой груди, дабы согреть его своей теплотой. Но мужчина первый отстранил ее от себя, успокаивая своим ровным тоном и мягкими касаниями пальцев, которыми он стирал слезы с её лица. Элеонора наслаждалась этим моментом, потому что руки Николая как никогда правильно ощущались, а глаза отливали серым в полутемноте. Когда он отошел от нее к столу, чтобы выпить алкоголь, девушка немного замешкалась, но все-таки озвучила свою мысль: — Если я когда-нибудь и буду Романоф, но никогда не перестану быть Элли. Особенно, наедине с тобой. И… с нашими детьми, когда они появятся.., - на последней фразе её глаза забегались по комнате, а голос стал слишком застенчивым, поэтому она резко повернулась и быстрым шагом направилась в ванную комнату, неожидав такого от самой себя. Элли провела дольше времени под теплым душем, чем обычно, размышляя об этом странном дне. Высушила волосы с помощью парочки заклинаний, надела шелковое черное платьице-пижаму и вышла из ванной, находя Романофа за чтением очередной книги в кровати. Она походила по комнате, убирая некоторые разбросанные ею ранее вещи, и наконец присоединилась к мужчине, нагло, как и всегда, смея использовать его плечо и грудь как подушку, и обняв за торс, собралась спать. Хоть Ник и притворялся, словно это происходит против его воли, но вряд ли бы он позволял ей каждый раз спать таким образом, если бы ему не хотелось этого.