#к #textРуфоро помнит переливы костров на едва ли смуглой старческой коже в те дни, когда старейшина Иге приглашала детей деревни послушать о Богах под чистым ночным небом — оно раскинулось от края до края чернилами знаков на их коже и только багровело ореолом от поднимающегося костровища. Искры огня сыпались неведомыми короткими вспышками среди звезд — Иге говорила, что на небесах тоже жгут костры. И однажды божественное пламя сольется с их жалким людским огоньком, и возникнет в пустыне ломаный столб света, и польется наконец спасительный дождь.
У Иге были тонкие костлявые руки, а по локтю бежала ящерица — прыткая, хитрее всякой змеи. У неё не было хвоста, и Иге часто шутила, что ускользнула от чернил так же, как эта ящерка от смерти. И Руфоро всегда казалось, что по руке её должна была неспешно ползти шипастая черепаха, но только вспоминал слова матери:
«Старейшины видят не твои желания, они видят тебя, сын».Руфоро часто отводил взгляд от неба и несуществующего хвоста, чтобы столкнуться вдруг со слепым глазом Иге — вместо черного, как ночь и как чернила, он, песочно-бежевый в темной обрамлении, с едва различимыми красными узорами, смотрелся почти чуждым — так жутко было чувствовать на себе его пристальное внимание. И Руфоро знал, что Иге ничего им не видит уже много лет — даже больше, чем он живет на земле, но когда он отливал вдруг голубым как самое прозрачное рассветное небо, всё в его душе замирало.
Иге сверкала здоровым глазом, растягивая морщинистый рот без губ в странной улыбке — лицо её было маленькое, а серьги из распиленного поперек слонового бивня сидели раскосо, — и рассказывала о том как песчинка попала под её веко так давно, что наросла сверху покровом, налилась кровью и превратилась в жемчужину — Руфоро часто слышал об этом невероятном блестящем камне из уст старейшин, но лишь раз ему посчастливилось увидеть его на шее у Яфу — старейшего человека их деревни. Он ведал им, что жемчужину принес ему человек, видевший настоящий Океан, и что этот перламутр создан морским созданием из простой песчинки. У него были невидящие белые глаза, полные слез, и оттого сверкающие в сумеречной тьме словно бы сами они — третьи жемчужины. И Руфоро помнит как пятнами розовела его обвисшая кожа и как золотился персиком овал жемчужины на его плешивой груди в то утро, когда Яфу рассказал им откуда они знают о море.
— Все мы созданы песчинками, — гнусавила Иге, сжимая кулаком горсть песка, совсем фиолетового в переливе ночи. И крохотные его частицы ускользали сквозь её узловатые пальцы вместе с ветром. — Но лишь некоторые из нас станут жемчугом.
И Руфоро помнит как огненно-рыже блеснул под всполохом пламени её слепой глаз, и готов поклясться птицей на своей коже, что он посмотрел тогда в самую его душу.