🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" - политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium) Отношения федерального центра и регионов характеризуются линейным и давно уже понятным процессом. Центр увеличивает полномочия, а регионы - сужают. Логика тут простая: там, где есть деньги – там федералы, там, где денег нет – ответственность возлагают на регионалов (классический пример – "майские указы" президента). Общий алгоритм отношений вписывается в одну формулировку из двух существительных: сверхконтроль и сверхцентрализация. Из последних новшеств сверхцентрализации - ЦУРы, передача АСИ некоторых функций координаторов социальной политики в регионах и, конечно же, назначение кураторов федеральных округов из числа вице-премьеров правительства. К этому же нужно добавить лишение губернаторов фактической возможности назначать министров здравоохранения: напомню, в 2020 г. более 20 министров здравоохранения/руководителей департаментов в регионах лишились своих постов, а на их место пришли, в основном, ставленники федерального центра. Наряду с этим, на борьбу с ковидом стали выделять огромные деньги. Добавив к вышеперечисленным новшествам ОНФ и силовые вертикали, получаем реальную картину: губернаторы все больше занимаются администрированием и все меньше - политикой. В условиях возрастающей асимметрии экономических потенциалов и уровня жизни между условной Курганской областью и условной Тюменской областью, сверхцентрализация становится неминуемой: ведь центр перераспределяет ресурсы, но концентрирует значительную их часть у себя. Такая конфигурация встречает немного сопротивления: все акторы Системы знают правила игры и демонстрируют готовность, в той или иной степени, им следовать. Однако за всем этим ускользает значимая проблема, которая звучит банально, но объективно: без успешного и субъектного развития регионов невозможно устойчивое социально-экономическое развитие страны. Возможно только выкачивание ресурсов из регионов и концентрация их в центре. За всей этой вертикализацией, впрочем, остается поле живой социальности. Заход в регионы дополнительных акторов с расширенными полномочиями (например, вице-премьеров правительства) актуализирует потенциальные противоречия. Процессы сверхцентрализации ведут к ослаблению региональной элиты: здесь возможны и конфликты, и игра на противоречиях (например, между полпредами, силовиками и вице-премьерами). Развести полномочия можно, но синхронизировать работу этих структур и минимизировать конфликты – представляется маловероятным. Для Системы важно, чтобы на местах были опорные и лояльные группы влияния, а внутриэлитные конфликты в регионах в условиях нынешнего, высокого уровня социального недовольства и вовсе чреваты структурными проблемами для власти. "Варяги" в регионах таких долгосрочных и устойчивых конструкций, как правило, не создают. Силовики цементируют позиции и имеют возможность жестко корректировать региональную элиту, но такой конструкции не хватает гибкости. Поэтому нужно договариваться с местными элитами, но сейчас происходит прямо обратное. Влияние региональных элит уменьшается, а губернаторы лишаются ресурсов влияния. Конечно, можно сослаться на коррупционные схемы и необходимость бороться с ними, но сверхконцентрация ресурсов на уровне федеральных элит ничего не меняет. Борьба против коррупции станет эффективной тогда, когда Система создаст условия для прозрачности и общественного контроля. Очевидно, что этого не происходит, поэтому концентрацию ресурсов и желание федерального правительства распределять ресурсы, минуя регионалов, можно лишь отчасти объяснить борьбой с коррупцией. По факту же происходит ослабление региональной элиты, что потенциально означает сужение зоны опоры для власти на местах. Также процесс оттока из регионов ресурсов, людей и полномочий болезненно воспринимается жителями областей и нацреспублик и негативно сказывается на рейтингах доверия власти. По сути, внятных альтернатив этому процессу в текущей политике государства нет.