Между мной и осенью — окно, изданье «Полки», в белой чашке чай. На циферблате восемь, но темно лишь за окном. И не озноб — печаль сковала пальцы. На матраце шарф гильотиной простынь пересек. Бросаюсь с подоконника, висок двери расколот. Глаголит устами немота. Парадная, мгла улицы и холод — как белизна листа. Ограда медная, я медленно во двор ступаю. Снежинки тают на лице, как перья. Я — верю? или я не верю? Портал. «Замри!» — крик. Или шипение? Качаю головой, взлетаю по ступеням. И замирает время. *** Ворот отрезал череп (memento mori) от власти Моры. Тело — вне. осталось. Тело осталось, тело — и усталость. Белеет отражение во мгле, в стекле притвора. Помада на губах алей уст Персефоны, вкусившей семь зерен. Словно на землю восхожу из Аида. И Он меня видит — Он всегда видел. Я вхожу в темные храмы, крест висит в зеленой дымке Анненкúрхе. Улица отступила, замерли тени. Отсутствие движений — суть вещи-в-себе, суть покоя, недоступного нам ничего, никакого. Темнота застыла, свет повис покрывалом. Ангелы крыльями софитов, как одеялом, меня укрыва — украли. Мои одежды свиты из игры света, я ничего, я не то и не это. Покой. Покой небытия. Нет слова «ты», нет слов «ты» и «я». Как бог, триедины разум, душа, тело. Я не могу вспомнить — я чего-то хотела? хотела… много, многого, многих. мне хотелось — бога. хотелось — дьявола. вакханалии и савана. хотела — всего, всех. на бумаге. Желание — смертный грех. И я уже в одном шаге от вечной скорби. Меня видят Его глаза, и меня коробит. Череп, скелет, коса… К черту! У смерти будут мои уста, когда она поцелует Христа. Что было, то будет. — Иуда! Он умрет, и через три дня — чудо. *** Выхожу с выстрелом створок двери. Листья землю выстлали лохмотьями. Так и с меня моя кожа слезает бессонницей и слезами. Чорны ветви вырезаны фонарным светом. Я иду с ветром — против ветра? Жмусь к ограде, сажусь на плитку парапета. Вспыхивает сигарета. И между душой и плотью (озноб, изжога) в тело запертая вечность рождает в болезни части речи и бога. Глагол обжигает горло.