На этой неделе участники клуба «Поле нечитаное» обсудили роман «Идиот» Фёдора Достоевского. Ведущий клуба — Роман Япишин, поделился с нами итогами обсуждения. Внимание: спойлеры В минувший вторник мы пришли к занимательному, хоть и предсказуемому выводу, что есть книги, которые читать интереснее, чем обсуждать, а есть такие, обсуждать которые куда интереснее, чем читать. Роман Фёдора Достоевского «Идиот», скорее, можно отнести как раз ко второй категории. Обилие социальных вопросов, актуальных для середины 19 века, но не очень актуальных для нас, например, вопрос истиной виновности убийц (вспомним «Воскресение» Льва Толстого) или женский вопрос, или вопрос либералов, или вопрос лицемерности высшего сословия, или противостояние православия и католицизма, или славянофилов и западников, — всё это можно было бы опустить или сократить в тексте (но как, если они важны для писателя? Голос автора явственно проступает в них). Далее: затянутость многих сцен, непролазный местами язык повествования — всё это мешает читателю. Но что поделать? Дедлайны изобрели вместе с издательствами, и не всегда у автора остаётся время на качественную редактуру текста. С этой проблемой сталкивался и Фёдор Михайлович Достоевский. И всё-таки мы не углублялись в критику классики (кто мы такие?), ведь то, за что мы любим Достоевского — это его знаменитая полифония, психологизм. Герои «Идиота» живые, каждый обладает своим неповторимым голосом. И они не просто живые — они живут своей жизнью, и кажется, что на пике сюжета сам автор уже не знает, как они себя поведут в решающий момент. Да и нежелание автора молчать на остросоциальные темы только добавило ещё один, внешний уровень в роман, сделав его чуть ли не важнее внутреннего, духовного. Ведь, как мы помним, духовная часть заканчивается раньше, со смертью Настасьи Филипповны, а социальная выведена в самый финал. «Идиот» завершается словами Лизаветы Прокофьевны: «Довольно увлекаться-то, пора и рассудку послужить. И всё это, и вся эта заграница, и вся эта ваша Европа, всё это одна фантазия, и все мы, за границей, одна фантазия... помяните мое слово, сами увидите!». (Сейчас-то мы уже увидели, да) Говоря о кульминации, а кульминацией стала сцена выбора князем Мышкиным между Настасьей Филипповной и Аглаей, в которой князь отдал предпочтение первой, нельзя не сказать, что это была сцена выбора между духом и телом. Ведь Лев Николаевич любил их обеих, как он сам признавался Евгению Павловичу. Но Аглаю он любил любовью вполне земной, он любил её как девушку, красивую и умную, а Настасью Филипповну он любил любовью духовной, и всё оттого, что она страдала (и по красоте своей она превышала Аглаю ровно на страдание). Это очень важно для понимания книги. Именно страдание дало Настасье Филипповне способность подчинять своей воле людей. Она повелевает буквально всеми вокруг, и когда она говорит князю, чтобы он остался с ней — князь остаётся. В то время как Аглая, которая не уступает ей в красоте, тоже пытается повелевать — предлагает Гане сжечь на свече свой палец, в знак любви к ней. Но он, само собой, этого не делает, потому что у Аглаи нет такой силы — ни дня своей жизни она не страдала. В этом очевидны библейские мотивы, ведь Христа сделали Христом крестные муки. Кстати, раз уж мы заговорили об Иисусе Христе, то Лев Николаевич Мышкин представляет собой его второе пришествие (банально, но сказать это нужно). Вспомним притчу о Великом инквизиторе из «Братьев Карамазовых» и участь, постигшую в ней Христа. То же самое происходит в финале и с князем — он снова погружается в идиотизм и отправляется в Швейцарию, откуда и прибыл. Это символично, он умирает духовной смертью, перед этим забрав ещё несколько жизней: одна жизнь Настасьи Филипповны, которую убивает Рогожин, вторая — самого Рогожина, который отправляется на 15 лет на каторгу с передачей всего своего состояния брату. Что уж говорить о разбитом сердце Аглаи, которая вышла замуж за поляка и приняла католицизм. Легко отделалась. Хотя, по мнению автора, худшее, что можно случиться с кем-то из героев, случилось именно с ней.