Раньше я никогда не задумывался, почему старики такие спокойные. Не торопятся. Торопятся молодые: они не задумываются. Молодости вообще свойственен эгоизм, самовлюбленность. У молодости есть цель в жизни: попробовать новое, которого так много вокруг - еда, игра, любовь, вещи, путешествия, всё будоражит кровь, заставляет чаще дышать, мечтать о том, что завтра будет больше, чем сегодня… Жизнь должна хотеть жить. Всеми фибрами, всей внутренней силой, не умом, не рациональным, а подкожным жаром, дрожью должна хотеть жить. А старики жить не хотят. Их сила в прошлом, их огонь угас. Победы не радуют, и проигрыши не печалят: по эту сторону травы и победы, и проигрыши имеют значение. По ту сторону - уже не имеют. У стариков нет завтра, как планки, за которой можно стать лучшей версией себя. Прыгнуть выше. Заработать больше. Те, кто продолжает хотеть, прыгать, преодолевать - просто боятся смерти. Отгоняют от себя мысли о ней. Как будто, пока ты не выполнил что-то, не залез на самую высокую гору, не нырнул в самую глубокую впадину, твоя жизнь не окончена, твоя жизнь еще имеет смысл, и смерть не придет. Кстати, вот это “смерть придет”, образ старухи с косой, антропоморфирование смерти, это же попытка придать смерти не только внешние человеческие черты, но и свойства характера. Со смертью-антропоморфом можно договориться. Обхитрить. Подкупить. Разжалобить. А договариваться надо (надо?) с жизнью. Смерть это отсутствие жизни. Уход жизни. вытекание ее по капле. Испарение. Выветривание. Эти бодрящиеся пожилые люди с плохо спрятанным ужасом в выцветших глазах, они же пытаются со смертью договориться, подсознательно чувствуя, как вытекает жизнь из их старых тел. Вытекает вместе со смыслом жизни. Он, этот смысл, не появляется от аффирмаций, от натянутых улыбок, от показного оптимизма. Он вытек вместе с жизнью.